ТЕАТР ПОД НАЗВАНЬЕМ ЖИЗНЬ
Опущен занавес и мы уйдем со сцены.
Возможно, мы поклонимся на “бис”.
И, получив букет аплодисментов,
Мы скроемся за темнотой кулис.
И мы уйдем, пройдем в свои гримерки
Снять маскарад и смыть весь макияж,
Все эти платья, рюши и оборки…
Убрать со сцен ненужный антураж!
Мы снимем маски, вновь собою станем,
И разбежимся по своим делам –
Кто на балы, детей передав няням,
Кто в ресторан, кто по своим углам…
А завтра вновь с обеда мы на сцене:
Вновь репетиции, вновь сцены, вновь слова…
Вновь короли, принцессы, Авиценны –
Те, кого люди помнят сквозь века.
И когда занавес вам вновь откроет сцену,
Вы не увидите уставшие глаза –
На сцене все мы жаждем перемены,
Будь это смех, будь радость, будь слеза…
Но занавес вновь упадет за нами,
И будто время повернется вспять –
Кто вновь оставит деток своим няням,
А кто спешит скорей домой – поспать…
И так все время… Весь наш мир – театр!
Но как же хочется сыграть самих себя!..
Но нет… Ведь ты Актер, а не аматор…
Играешь в жизнь… И проклиная, и любя.
Очередной спектакль завершился.
Устало добредя до гримерной, я в изнеможении упала в кресло. Оно было единственным местом во всей комнате, где не стояли цветы… Белые лилии, одурманивающие комнату своим ароматом, желтые розы, бледно-розовые гвоздики…
И ни одного красного цветка!
Закрыв лицо руками, я изо всех сих сдерживала рвущиеся наружу всхлипы.
Боги всемогущие, когда же это кончится?!
– Соледад, это было просто шикарно! Ты умничка! – дверь широко распахнулась, в комнату ворвался Факундо дель Крисоль – режиссер-постановщик, он же по совместительству и директор театра, находящегося в стольном городе Арборино, столицы некогда свободного и независимого королевства Мистралия.
– Все в восторге от твоей игры, от тебя… Сам президент… – он осекся, глядя на меня. – Соледад, что произошло?
– Nada, – произнесла я.
– Что случилось? – мой старый друг подошел и опустился прямо на пол (что с его комплекцией было не так уж и легко), ничуть не заботясь о безупречности костюма. Крепко взяв меня за руки, он нежно поглаживал их, успокаивая. – Что с тобою, chiсa?
– Что со мною? – я устало подняла голову и твердо взглянула на Факундо. Глаза в глаза, ничего не скрывая, не прячась за актерской маской. – Что со мною? И ты еще спрашиваешь?! Ты хоть знаешь, ЧТО мы только что играли?! Ты хоть понимаешь, ЧЬИ имена мы только что поносили во все корки?
В его глазах загорелось понимание. Понимание и… страх.
– Соледад, милая, я прошу тебя… не надо. Тише, успокойся… Чтобы нас никто не услышал, чтобы…
– Я устала, Факундо! Понимаешь, устала! Устала жить в половину, играть тех, в кого не верю, устала… устала бояться и скрываться… Я устала сгорать в своем же Огне!!
На его лице отразилась мука. Слегка полноватый, абсолютно седой, с небольшими залысинами мужчина в летах – вот каким был Факундо сейчас. Когда-то же он своей стройностью и красотой смущал не одно девичье сердце, соперничая в этом с самим Эль Драко!..
– Я устала от этого бесцветья, – я обвела рукой комнату. – Где ярко-красные цвета, цветы и стяги?!
– Тише, тише, девочка! – на его лице отразился страх. – Я тебя прошу! Помни, что и у стен есть уши… А сегодня на концерте вся правящая верхушка в сборе… Я потому и пришел к тебе… Президент с приближенными устраивают званый вечер в честь сегодняшней премьеры и ты, как актриса, игравшая главную роль, непременно должна присутствовать…
Откинувшись на спинку кресла, я закрыла глаза. Сейчас я жалела лишь об одном – что не закрыла дверь в свою гримерку на замок.
– Факундо, ты можешь сказать им, что я… устала? Что я оправилась спать, так как слишком много сил ушло на представление? Пойми, еще одного концерта сегодня я не выдержу!
– Но… Соледад… там будет сам советник Блай!
При одном упоминании этого имени по моему телу пробежала волна дрожи и отвращения.
– Нет.
– Por favor, Соледад!
– Я сказала – нет! А теперь прошу тебя, оставь меня! Мне нужно… нет, мне просто необходимо побыть одной! Передай всем, что это моя… м-м-м… прихоть. Что это причуда избалованного Барда… Да что угодно передай, лишь бы меня не беспокоили!
Я знала, почему Факундо так трясется и над этим спектаклем, и над театром, и над званым вечером… В нашем “независимом государстве” все подчинено горстке придурков и одному маньяку, перед которыми все трясутся. И нет ничего удивительного в том, что Факундо, как и прочие, боится Блая… В конце концов, именно ему и его детищу – Кастель Милагро – приписывают смерть Эль Драко, но…
– Соледад, я… не могу, – Факундо встал и направился к двери. – Я передам… Я передам, что ты спустишься попозже – что тебе необходимо отдохнуть и переодеться… Снять грим… Но твоего отказа… передавать не буду.
– Куда же ты дел свое благородство, кабальеро? – с иронией, горькой до боли, вопросила я.
– Его вежливо попросили удалиться, – ответил режиссер и закрыл за собою дверь.
Не знаю, сколько я сидела, вот так вот тупо глядя в пустоту перед собою. Раньше я прекрасно себя контролировала, но теперь… Сегодняшний вечер был последней каплей. Огонь, пылающий в груди, пытался найти выход в окружающий мир, он почти прожег не такую уж и слабую стену моей выдержки и силы воли… Он во весь голос вопил о несправедливости. Ему до оскомины надоела эта коньюктурщина, называемая “любовью народа к президенту” и “правильностью пути партии”.
Бессмертный Бард, да мне уже тридцать один год! Расцвет карьеры и актерских способностей, разгар Огня, а я…
Давайте знакомиться, что ли?
Меня зовут Соледад Анхель дель Круз, я – актриса. Нет, не погорелого театра… а, впрочем, то, что осталось от нашей обители искусства в Арборино иначе уж и не назовешь…
После второго, третьего, а то и четвертого переворота в моей жизни мало что изменилось – я так же продолжала играть в театре, тогда еще вместе с самой Алламой Фуэнтес, которая была моей наставницей. В те дни мы ставили старые и новые пьесы, играли классику Мистралии, Лондры и Эгины… Наибольшей популярностью, конечно, пользовались наши, мистралийские пьесы, тот же «Дон Тенорио»… Впрочем, вскоре она эмигрировала за границу вместе со своим сыном. Еще тогда она звала меня за собой, уехать в Галлант либо в Голдиану – и там, и там была неплохая возможность устроиться и спокойно работать, но я… отказалась. Глупая была, наивная. Верила в то, что все еще будет хорошо, что Мистралия возродится из пепла…
После пятого переворота все пошло наперекосяк. Еще в преддверии его мне вновь предложили покинуть Мистралию, но на этот раз я просто не успела…
Теперь же я страдала от собственной беспечности. Говорят, что только в секретных организациях, если уж ты завербован, то уйти оттуда можно лишь ножками вперед… Ан, нет! С нашим теперешним правительством любая профессия (а особенно связанная с работой на публику) автоматически зачисляется под эту категорию…
Я поднялась с кресла и подошла к зеркалу. Медленно и осторожно, будто боясь, что от резких движений я просто рассыплюсь на мельчайшие кусочки, я начала снимать драгоценности – вначале серьги, потом браслет и кулон… Потянув за шпильку, я расплескала по плечам водопад черных волос…
Никогда не думала, что буду так ненавидеть свою работу, свой Огонь и саму себя! Но… на сопротивление нет сил, а на открытую борьбу – возможностей. Потому и учу изо дня в день очередные бездарные творения бездарных авторов; пьесы, чье содержание одобрено высшим руководством. Потому и продолжаю существовать – нет, не жить! – из чистого упрямства. И ненависти. К миру. К судьбе. К самой себе.
Но к себе – в первую очередь.
Вдруг раздался жуткий грохот. Прогремел взрыв, послышался звон бьющегося стекла, крики, стоны, звуки пальбы…
Через некоторое время, сквозь непрекращающийся шум, я услышала топот ног в небольшом коридорчике, в который выходила дверь моей гримерной и прочих подсобных помещений нашего театра.
Дверь в мою комнатку распахнулась, и в нее ворвался высокий мужчина. Захлопнув дверь за собою, он развернулся и, видимо, только теперь заметил меня.
Мужчина задыхался, придерживая рукою левый бок. Сквозь пальцы проступила кровь…
Я пригляделась повнимательней. Высокий, смуглый, черноволосый. Типичный мистралиец.
Глаза… Глаза – зеленые. Нетипично. А над левой бровью – шрам… Я знала лишь одного человека с такими зелеными глазами и таким же шрамом…
Я сделала шаг по направлению к мужчине, но он резко вскинул пистолет, который я не заметила ранее.
– Сеньорита Соледад, на вашем месте я бы не двигался, – хрипло сказал он.
Я послушно замерла. Затем спросила:
– Сальвадор? Это ты?
Его глаза расширились от изумления:
– Ты помнишь?..
Издали послышались крики, шут и топот.
– Тебя преследуют? – я торопилась. Если это так, то… – Этот шум… взрыв…
Он не успел ответить – в коридоре, ведущем к нашей двери, послышались шаги, чей-то голос зычно выкрикивал приказы.
Я резко бросилась к Сальвадору, выхватив у него оружие и спрятав его за ближайшим букетом роз. Стянув с него алый камзол прислуги, забросила его за ширму, затем обняла мужчину за шею, заставляя наклониться пониже. Другой рукой я тем временем лихорадочно обрывала пуговицы на его рубашке, распахивая ее так, чтобы было обнажено левое плечо.
– Обними меня! – тихо приказала я.
– Что?
– Обними! – не слушая более возражений, я поцеловала беглеца.
…Когда от резкого удара дверь в мою гримерку в очередной раз за сегодняшний день отворилась, преследователи увидели весьма и весьма компрометирующую картину – знаменитая на весь Арборино актриса в объятиях своего любовника…
По крайней мере, я очень надеялась, что мой спектакль воспримут именно так…
– Маэстрина Соледад, извините… – начальник стражи театра нерешительно замер на входе.
Я оторвалась от губ Сальвадора, обернувшись через плечо:
– А-а-а, Бруно, это Вы? – в моих глазах вспыхнул опасный огонек. – Не можете ли Вы объяснить мне, сеньор бывший начальник стражи театра, какого демона Вы тут забыли?
Видимо, на него повлияло слово «бывший». Или воспоминание о моем статусе в театре. Хотя, скорее всего, мысль о моем брате. А, возможно, и то, и другое, и третье… Потому как он, лепеча какие-то маловразумительные извинения, попятился к выходу.
Даже дверь за собою тихонько притворил!
Как только их шаги удалились на приличное расстояние, я на цыпочках подкралась к двери и закрыла ее на замок.
Хотя, наверное, стоило сделать это еще в самом начале сегодняшнего вечера…
Затем обернулась к Сальвадору:
– Ты ранен?
– Да, – он все еще не мог понять, что только что произошло. – Ты…
– Сальвадор, я могу помочь тебе. Но… нам нужно уйти отсюда – сейчас еще кто-нибудь додумается сюда явиться, Факундо – как минимум, а то и сам советник Блай, – при упоминании о нем Сальвадора передернуло, – может поинтересоваться моим благополучием… Ты сможешь идти?
– Думаю, да, – мужчина благоразумно оставил все вопросы на потом. Все, кроме одного:
– Я могу тебе доверять?
В ответ на это я лишь одарила его красноречивым взглядом:
– Давай немного подождем, пока утихнет этот шум, хорошо?
_____________________________________________________
Nada – «ничего», исп.
Chica – «крошка», исп.
Por favor – «пожалуйста», исп.
Ну-с, ваши комментарии? И тапки! (Овощей не предлагать!!!! Мы с музом их терпеть не можем!)
/сквозь слезы/ Эланор, у меня слов нет... Во время прочтения у меня туда-сюда мурашки спринтировали, что в моем понимании говорит о крайнем сопереживании героям...
Моя твоя восхищаться! И, поскольку Фото-Радикал выпендривается, то подарю другое... Это - крик моей души в обмен на твой фанфик:
Что есть любовь в стране, где лишь война?
И, может быть, она нам только снится?
Иллюзия любви затмила всем глаза,
И радость в жизни уж не повторится?
Нет! Сто раз нет! Есть право у людей
На жаркий поцелуй сквозь кровь и боль войны,
На шепот ласковый сквозь слезы в тишине,
Ведь это может быть последним днем твоим...
Но, предаваясь чувствам и друг другу,
Нельзя забыть о долге и любви к стране.
А, потеряв все прежнее, в разлуке,
Ты вспомнишь: нет любви в войне...