Весна. А однажды они уйдут.

[Александра Огеньская]

Название: Весна
Автор: Огеньская Александра
Рейтинг: Всем
Статус: Закончен
Жанр: Трагикомическая зарисовка. Чем больше думаю, тем больше в ней нахожу трагического, и меньше – комического.
Аннотация: Под настроение. Не принимать слишком уж всерьез.

Мартовское хмурое небо висело так низко, что местами вообще провисало мятой простыней до самой земли – уходило в серый весенний снег. С крыш капало, кошки орали как ненормальные. Под колесами проезжающих машин грязь мешалась в кашу, каша расходилась помоями луж. Стены приостановочного «пункта быстрого питания» порыжели ржавчиной и облупились. На двух щербатых столиках при «пункте» тоже ничего хорошего – с крыш капало аккурат на некогда белые столешницы. Ну и накапало.
Впрочем, Василь Василичу на природно-антропогенные неприятности было, мягко говоря, плевать, так как к кособокому столу он присоседился исключительно выпить пивка и поглазеть на людскую суету. Ибо по складу ума относился (относил себя…) к категории философов и мечтателей. Занятия прикладной философией требовали времени и вдумчивости - и Василь Василич никуда не торопился. По этой же причине третья бутылка пива подходила концу и готова была присоединиться к своим пустым товаркам у ножки стола. Василь Василич причмокнул в неопрятную жиденькую бороденку, побулькал бутылкой и задумчиво оглядел окрестности. Неспешный, раскормленный автобус маршрута сорок три вильнул зад… хвостом, удаляясь от страждущих масс, прокаркала, улетая, ворона, драная уличная кошка проводила птицу голодным взглядом. Бабенция с оптовочными баулами материлась в «трубку». Скукота и суета сует…
Скромного, но приличного вида молодая тетка с большой папкой и необъятной хозяйственной сумкой смело шагала в сторону пункта общепита. Этот типаж Василь Василичу был знаком до мелочей: подойдет такая цаца к витрине, настороженно глянет по сторонам и скромно попросит «два пирожка с картошкой, и не греть, и в пакетик». Это все дамы из близлежащей шараги, молодые педагогини, еще не заматерелые тетки, пока стесняющиеся «низменных» потребностей своих желудков. О да, искушенный и наблюдательный Василич знал эту породу. Однако на этот раз философ ошибся.
Молодая тётка тем же смелым, почти дерзким шагом до определенного момента шагала в положенном направлении, однако до витрины не дошла. Остановилась перед Василь Василичем. При чем в её сумке звякнуло. И искушенный Василич ни в жисть не спутал бы этот звук с хрустальным перезвоном колокольцев или прочей романтической заразой. Дамочка по-американски широко, дружелюбно улыбнулась и со значением пискнула:
- Здравствуйте!
Никаких сомнений не оставалось – обращалась она именно к Василь Василичу. Оставалось только благосклонно кивнуть, ничем не выдавая своего изумления (мы помним – перед нами философ!), и разрешить продолжать. Чем дамочка и воспользовалась. Улыбка – до ушей, нос с морозца розовый, глаза – голодные.
- Здравствуйте! Я Петрова Александра Вадимовна, преподаватель основ права, правового обеспечения профессиональной деятельности, земельного и экологического права в **ском строительном колледже!
Доложившись, дамочка на миг умолкла, ожидая, вероятно, восторженного хрюканья. Василь Василич вновь сдержанно кивнул. Ибо философия. Однако начальная посылка насчет педагогической принадлежности тетки верна. Осталось вяснить, какого рожна ей надобно от уличного философа.
А радость с лица дамочки аж плескалась.
- От имени руководства нашего колледжа в лице директора Ивана Ивановича Буратинова! заместителя по учебной части Заливайло Валентины Яковлевны! заместителя по воспитательной части Поркиной Анастасии Юрьевны! главы методического объединения преподавателей права ***ской области Чушкиной Веры Александровны! – именно так, с кучей восклицательных знаков возопила на всю улицу педагогиня. И примолкла. Невозмутимый Василь Василич ждал продолжения.
Дамочка набрала воздуху в легкие совсем уж неподобающие много и восторженно выдохнула:
- Бутылочки пустые не отдадите? В фонд колледжа?
Пиво булькнуло в горле философа и едва не полилось обратно.
- Чаво? – не по-философски вопросил Василич.
Дамочкина улыбку увяла, сменившись строгостью сведенных над оправой очков бровок.
- Говорю, стеклотару пустую отдадите? В фонд колледжа? На покупку оборудования и расходных материалов? – холодно заявила дама голоском на октаву ниже. И хищно зыркнула в сторону пустых бутылок.
- Мэээ… Ээээ…
Этот типаж Василь Василичу знаком точно не был. Педагогини шараг бутылок у него еще не просили ни разу. Ради такого случая и философ мог изумиться. И в изумлении обессилено кивнуть. Дама подобрела. Развела брови по местам, сноровисто перехватила посудины и запихнула в сумку. Но не ушла. Настала очередь черной папки. И – бумажки-бумажки-бумажки. С недовольством оглядела стол, одарила осуждающим взглядом Василича, словно бы философ нес персональную ответственность за его чистоту. Наконец, решилась – прямо на папке протянула Василичу листок и ручку.
- Распишитесь здесь и здесь. И вот тут, ниже. И паспортные данные, пожалуйста. Нету? Тогда хотя бы почтовый индекс.
- Чаво…? – на длинные предложения Василича сейчас не хватало.
- Мелкая формальность. – Педагогиня разулыбалась, удовлетворенно разглядывая закорючки подписей философа. – Ваша дарственная на бутылки в фонд колледжа. Будьте уверены, все денежные средства, полученные от реализации вашего добровольного пожертвования, будут направлены строго на нужды образования. Благодарю. Было приятно пообщаться.
Свернула бумаги и запихнула в папку. Еще раз подумала, окинула Василича оценивающим взглядом и извлекла из папки яркий буклетик:
- И вот еще, возьмите. Тут про наш колледж написано. Приходите к нам учиться!
Пока Василич в отупелом изумлении мял буклет, ушла, легко и гордо неся позвякивающую тарой сумку. О да, звон пустых бутылок философ не спутал бы ни с чем. Свернула за угол магазина, в сторону пункта приема стеклотары. Философ аккуратно запихнул буклет в карман, отер взмокший лоб.
Он не знал, что за поворотом Александра Вадимовна на минутку остановилась, пересчитала добытые бутыли и возможную выручку, высчитала из суммы тридцать процентов – гонорар преподавателю за сбор средств в пользу учебного заведения - и сладко помечтала о ста пятидесяти рублях за профориентационную работу. Удачно все получилось – и бутылки, и буклет. Буклеты состряпала цикловая комиссия математических дисциплин, за что получила аж по пятьдесят рублей премии на нос. А Александра Вадимовна, раздавшая уже пятнадцать штук, получит свои полторы сотенки за профориентацию и агитацию населения. Уже буквально шестого числа следующего месяца. Но сегодня немножко хотелось кушать. Долбаная новая система оплаты труда педагогических работников.

[Юрий]

Ужасно. Смешно. До слёз.

[Magelanik]

Смешно и жутко... Если верить прогнозам наших социологов вкупе с экономистами - летом вполне возможно будет наблюдать ситуации и по фантастичней...
_________________
Для тех лишь штиль по жизни,
Кто шторм переживет! (Я)

[Александра Огеньская]

Хм... пасиб за отзывы... и за - до слез. Это я с педсовета пришла. Сначала смеялась. потом плакала... Потом считала зарплату... Она у меня станет еще меньше... С восьмым марта!

[Александра Огеньская]

Здесь будут зарисовки - то ли из жизни, то ли воспаленный бред сознания. Просто к настроению. Изредка. Дабы не насиловать терпение возможных читателей, "протяженностью" они будут две сотни (плюс - минус) слов.
Выкладываю десь, дабы не засорять форум.
Так что жанр: миниатюра.
Рейтинг: не уверена. Наверно, не совсем "для всех".

Пачками. /Двести слов без особого смысла./


День, когда я умерла.

Встала в семь. Обычное время, обычное небо, солнце тоже обычное, обычные собаки по-обычному лают под окнами. Снег лежит рыхлый, примятый, серый. Деревья грязно-коричневые, узловатые. Только все вокруг - картонное. Ненастоящее. И, кажется, не бьется сердце. Немножко душно, а так ничего. Потому не сразу приметила изменения.
Кофе был коричневый и густой, но безвкусный. Душ контрастный, но искусственный. Люди в супермаркете всего лишь изображали оживление, и - ничего не чувствовали. По этим косвенным признакам я и догадалась.
Нужна была пачка печенья. Взяла с картонной полки шмат пищевого картона и пошла к кассе с картонно улыбающимся продавцом. Картонные охранники выполняли картонную работу: выталкивали из помещения бомжа, как мне сначала показалось. Пригляделась: чистенькая одежда, скромный обрезок только что купленной колбасы, трясущиеся стариковские руки. Вздрогнула, когда поняла - он единственный здесь живой. Лицо - та страшная картина Мунка. Пришел, купил колбасы. На улице холодно, а есть хочется, и пойти некуда. Вот и пристроился к столу у входа. Никому не мешал, деликатно, над пакетиком ел. А они его... Грубо, с гонором и пластмассовой ненавистью. Он беззвучно кричал - одними глазами, и искренне не понимал, за что с ним так.
Я бы за него заступилась. Если бы была живая. Если бы мои слова были больше, чем хаос звуков. А так я равнодушно отвернулась и пошла.

[Александра Огеньская]

Голуби.

Весенним ранним утром небо молочно-белое с сероватым жемчужным отливом, густое, как сметана, и тянется до краев. Городское небо перепоясано дотуга проводами ЛЭП, обкусано фабричными трубами и пенится промышленными дымами. Но если задрать подбородок повыше, слегка прищуриться и кое-чего просто не замечать – небо ослепительно. И в его «сметане» - голуби. Серые, городские. Только серые они со спинки, с сизости головок, а мы-то снизу смотрим, мы летать не умеем. Стоя на остановке в ожидании автобуса, задерёшь голову… Где-то далеко раздраженно лаются автомобили, кто-то курит по ветру… А в небе – голуби. И у голубей подкрылки, оказывается – точь-в-точь небо, такие же жемчужные. Поэтому кажется, что крылья – прозрачные. Только острые кромки темнее и утром – фиолетовей. Рамы парусов, натянутые на ветер. И оттого детское ощущение сказки.
Вокруг ругаются, раздражение плещет, почти физически ощущается, иногда заставляя ёжиться. И работа впереди – целый день, и не сахар она… Ни у кого не сахар. Толпится народ, пихается, локтями пробиваясь к вожделенной маршрутке, в глазах – дневная суета. Над головами голуби. Никто их особо не видит, никого они не интересуют. Мы их, уж будьте уверены – тоже. Однако иногда мы задираем подбородки, щурим глаза, претворяемся, что кое-чего не видим… И тогда только понимаем: не бывает безысходности настолько глубокой, чтобы из нее нельзя было выкарабкаться.

[Александра Огеньская]

Фиолетовые люди на зеленой волне.

За стеклом террариума было влажно и тепло, тритоны таращились на меня немигающими бусинами глаз, вяло дергали подбородками и мелко раздували толстые, сытые животы. Тритоны в своей жизни повидали многое – и забывчивость хозяйки, выливавшуюся для них в недельный голод, и сырое мясо вместо вкусных червей долгими скучными зимами, и даже грязную воду, самый главный их земноводный страх. К счастью, тритоны обладали счастливым свойством всех хладнокровных – скудный умишко не позволял помнить события прошлого, поэтому свою беспутную хозяйку они прощали. Просто забывали – едва им меняли воду или щедрой рукой бросали мясо, или задвигали террариум в темный угол… Неприхотливые мои тритоны любили темноту и покой. Они спали, кормились, задумчиво булькали водой личного «бассейна», распластавшись брюхами по дну, и не испытывали ровно никаких экзистенциальных метаний. По ночам им не снились кошмары, они были вечно всем довольны. Ну, кроме времени, когда голодали.
А над террариумной полкой висела сюрреальная абстракция кисти неизвестного художника советских времен, умудрившегося недрогнувшей рукой наляпать какой-то марсианский пейзаж – ядовито-зеленое море катит чугунно-тяжелые волны под оранжевым солнцем, а в волнах плещутся фиолетовые люди. Единственный намек на действительную одаренность художника – удивительно живые лица купальщиков. Искренние и правильно-настоящие, несмотря на фиолетовость широких улыбчивых губ и пугающую красноватость глаз. Люди так радостно тянули руки к зрителю, так восторженно приглашали к себе, что хотелось верить: ждут и любят. Иногда казалось, что так ждать и любить умеют только марсиане из советского художественного бреда. Такая ирония.
Так вот, в моменты, когда мне не хотелось стать тритоном и присоединиться к своим питомцам, я мечтала сбежать туда – к фиолетовым людям на зеленой волне.
_________________

[Ксель]

хорошие зарисовки, мне очень понравилось
_________________
Хорошая, когда спит клыками к стенке гроба.
У нее милая улыбочка во все 28 зубов и четыре клыка

[Александра Огеньская]

Спасибо. А мне показалось. честно говоря, что никто и не читает).

[Lana Tuully]

[Александра Огеньская]

[Александра Огеньская]

Первый весенний снег.

Вчера был апрель, почти середина, и давно сошедшие снега напитали землю талой водой. Кое-где сквозь сплошную лысину весенней почвы начали пробиваться первые клювики травы. Но остальная природа спала. Или только изображала крепкий сон. Через частокол смеженных ресниц поглядывала – а не пора ли? Нет, не пора. Рано.
Вчера был апрель, середина, сегодня с утра, без предупреждений, примет и предзнаменований – февраль, крещенские морозы. Ночью в распахнутое окно задували северные ветра, но вставать, чтобы его закрыть, было лениво и сонно. Зато и спалось – в коконе из ватного одеяла и пары пледов – глубоко и ровно.
И в начале девятого за окном – вот это фокус! - белым-бело, тренькают по-зимнему, просят семечек синицы, автомобили превратились в сугробы, и продолжается метель. Тяжелые сытые хлопья вертятся в невообразимом танце. И толкаются, и на подоконнике оседают в лужу. Толстый-толстый ковер на ветках, выведенный на прогулку огромный пёс по-щенячьи катается в снегу и повизгивает от восторга. Орут, как оголтелые, вороны и воробьи. Небо белое с желтоватым отливом.
А та первая трава, чьи лезвия только-только пропороли грунт в ненасытной жажде жизни – погибла. Они всегда гибнут на излёте зимы, эти первые ростки, застигнутые врасплох последними конвульсиями морозов. Сначала стоят, оледенелые, замерзшие, и еще кажутся живыми, просвечивая яркой зеленью сквозь лёд. К полудню лёд стекает водой, зелень блёкнет и клонится к земле. Потом покрывается коричневыми пятнами. Ржавеет в лужах. Мешается с грязью. Исчезает. Уже через неделю зима уходит окончательно, больше опасаться нечего. Природа сбрасывает всё притворство и с жадностью принимается – пить, расти, зеленеть, расцветать, проливаться дождями и наливаться жизнью. Без зазрений совести тянется к солнцу над остовами примороженных первых ростков.
А первые – погибают. Не дожив до тепла неделю.

[Ксель]

красиво и трогательно.........
_________________
Хорошая, когда спит клыками к стенке гроба.
У нее милая улыбочка во все 28 зубов и четыре клыка

[Александра Огеньская]

Спасибо.

[Александра Огеньская]

А однажды они уйдут.

Маленькая чистенькая старушка с чистенькой тряпичной сумочкой всегда в десять часов утра выходила из подъезда номер шесть большого красного дома. Всегда одинаково останавливалась и, выйдя, оглядывалась. Пустое окно на втором этаже подмигивало старушке солнечным зайчиком. Неспешно старушка проходила мимо дома, и все остальные окна на всех этажах подмигивали приветственно. Когда дом заканчивался, начинался большой магазин, совсем еще молодой, раз в десять старушки моложе. Он был полон молодых блестящих витрин и множества совершенно непонятных товаров. Среди множества бывало сложно найти необходимое, и тогда на помощь приходила Лена, продавщица, старушки всего раза в три моложе. Сумку тогда оттягивали простые и понятные пакеты молока, хлеба, крупы и, иногда, двести граммов конфет. Для внуков.
Это если они зайдут. Впрочем, в красном кирпичном доме им скучно. Дочке тоже скучно, но она приходит раз в неделю, чинно пьет чай, рассказывает, что "Борька собирается продать машину, а потом добавить денег и купить..."
В десять часов утра вне зависимости от погоды старушка проходит мимо дома.
Когда она вдруг перестает выходить, первым замечает дом.
Дочка замечает через полгода и запоздало плачет. Почему-то на похоронах никто не плакал, похороны вышли какие-то равнодушные, только дом в последний раз подмигнул разом всеми окнами чистенькой старушке. А вот спустя полгода... Навалилось. Потому что раньше она только думала - когда-нибудь, но нескоро. А когда нескоро, то некоторые - и даже многие! - важные вещи перестаешь замечать.
В квартире поселились новые для дома люди. Они уже не останавливались, чтобы оглянуться и перемигнуться с домом, зато расстелили перед дверями коврик и каждый раз, заходя в подъезд, долго и тщательно вытирали ноги. Дому это нравилось. Дом был старше новых жильцов всего в три раза.
По двору носилась крохотная девчушка, круглая и веселая, как скворчонок. В разное время. Потом девчушка стала меняться, оформилась в подростка c длинными худыми, как у лягушки, лапками. Потом прошло и это, стала девушка. И женщина. У женщины появились свои дети. И, однажды, внук. Женщина взяла чистенькую сумочку и пошла в магазин. Теперь уже дом стал старше раза в полтора. Он внимательно следил за превращениями, каждый день подмигивал, сигналя - я всё замечаю, я радуюсь вместе с вами, я живу через вас.
Потому что если некоторые вещи должны произойти, а потом уйти, но еще нескоро, то их перестаешь замечать.
А однажды они уйдут.
Нужно всегда про это помнить.